— Моя внучка ничего не смыслит в политике, просто поддалась панике. Подумала, что другая женщина может составить ей конкуренцию. Если бы ты оказалась молодым человеком, клянусь, моей любимой Беренике было бы абсолютно все равно, что ты приехала из Германии. Кроме того, отвращение к «гуннам», как мы называли немцев во время войны, уже давно в прошлом. Понятное дело, что пакеха после Первой мировой войны не жаловали немцев на этих землях, но уже двенадцать лет, как наступил мир…
— И все-таки у меня такое чувство, будто я приношу раздор в эту семью.
— Нет, дитя мое, все ссоры они затевают сами. И каждый день по-новому. Я как бельмо в глазу для внучки и доктора Томаса, потому что когда-то отказалась… Ах, впрочем, ты сама узнаешь все быстрее, чем мне того хотелось бы, но теперь давай начнем нашу работу. Нам нужно использовать день, когда на Камерон-роуд царит небесное спокойствие. И еще, дитя мое, для меня очень важно, чтобы все, что я тебе расскажу, ты непременно держала в тайне. Речь пойдет не о каких-то геройских поступках.
Ева не смогла спрятать улыбку. Она с трудом представляла себе, что скрывала эта добродушная женщина.
Люси кивнула в сторону печатной машинки, которая стояла на дамском секретере.
— Умеешь с ней обращаться?
На лице Евы просияла улыбка, когда она ближе осмотрела аппарат. Это была немецкая дорожная пишущая машинка «Эрика», такая же, как была у них в Баденхайме, которая, к превеликому горю Евы, была продана вместе с остальными ценными вещами.
— Я иногда печатала письма для соседей, если они сами не могли, чтобы насобирать немного денег на книги по архитектуре.
Люси покачала головой.
— И такая девушка добровольно вела хозяйство у мужчин! Так все твое школьное образование могло пойти к черту!
Ева залилась краской.
— Я… я ходила в школу, пока мне не исполнилось пятнадцать, — смущенно залепетала она. — Моя мать, которая… теперь… Она часто болела, а работу по дому кто-то должен был делать…
Люси взяла девушку за руку.
— Я сказала глупость. Школьное образование ни при чем, если выбираешь не тот путь в жизни. Пока мне не исполнилось четырнадцать, я и близко не видела миссионерской школы. Мой отец тогда наотрез отказался отправить меня к миссионерам, не говоря уже о том, чтобы окрестить свою дочь. Если бы он узнал, что меня тайно учили английскому языку, неизвестно, что бы он со мной сделал. Он был очень могущественным правителем, но не поддавался ни на какие уговоры и не прислушивался к советам.
Том Болд соскочил с лошади и озабоченно склонился над красивой молодой девушкой, которая лежала посреди улицы в пыли, не подавая признаков жизни. Он заметил, что она едва дышит. Потом увидел кровь, вытекавшую из раны на руке. Все выглядело так, словно девушку пырнули ножом.
Он взял ее за плечо и осторожно потряс, но она не пришла в себя.
Том огляделся по сторонам, заметив, что его уже окружила толпа зевак. В основном это были мужчины. Некоторые язвительно ухмылялись, глядя на одежду раненой девушки, и отпускали шуточки по поводу ее льняной юбочки. Один из них громко заявил, что посмотрел бы, что там у нее под юбкой. Но Том Болд грубо отпихнул мужчину назад, к зевакам, когда тот решил удовлетворить свой интерес.
— Лучше бы позвали врача! — крикнул Том, но никто из мужчин даже не шевельнулся.
И тут вдруг девушка очнулась. Том Болд взглянул в карие глаза, красивее которых он никогда раньше не видел. Но чудо продлилось какие-то доли секунды, ибо в следующее мгновение в этих глазах блеснул холодный гнев.
— Отпустите меня сейчас же! — закричала девушка по-английски.
— Я только хочу вам помочь. Вы лежали без сознания на дороге…
— Вы наверняка из той же банды. Дайте мне руку!
Том сделал то, что от него требовали. Она схватила мужчину за руку и позволила помочь ей подняться. Какой-то миг она стояла и злобно смотрела на горланящую толпу.
— Неотесанные пакеха, — презрительно прошипела она. — Мой отец был прав. — Потом она кое-как расправила юбку и проторила себе путь через толпу.
— Забирай ее себе! — крикнул Тому один из зевак, и другие поддержали его. — Забирай ее себе! — вопила дюжина глоток.
Тома заставили действовать и отправиться за незнакомкой не дикие вопли этого сброда, а жажда справедливости. Он не был ни в чем виноват и не собирался доказывать, что девушка напрасно причислила его к какой-то банде. Но она бросилась наутек, едва ей вслед раздался рев хохочущих мужчин. Тому ничего не оставалось, как припустить за ней. Их разделяли каких-то пятьдесят метров, когда мимо промчался всадник, остановился рядом с девушкой и спрыгнул с лошади. Он закричал на нее, но Том не мог понять, о чем речь. Девушка-маори защищалась изо всех сил. Она вскрикнула, сделала к нему шаг и плюнула. Но ничего не помогло. Здоровяк скрутил ее. Он уже хотел взвалить девушку на спину коня, как мешок, когда к ним подбежал запыхавшийся Том.
— Отпусти ее сейчас же! — бросил он рыжеволосому парню.
Тот лишь осклабился в ответ.
— Что тебе взбрело в голову, дружище? Ищешь хорошей трепки?
Том сжал кулаки. Его силы часто недооценивали.
— Так отпусти ее и подойди сюда!
Здоровяк обескураженно взглянул на него: на это он точно не рассчитывал. Небрежно швырнув девушку в дорожную пыль, он угрожающе проворчал:
— Сейчас я сделаю из тебя котлету!
Том не мог нагнать страху на этого верзилу. Однако еще в юности, когда он ждал корабль в порту Гамбурга, ему довелось участвовать в запрещенных кулачных боях в портовых кварталах, которые пользовались дурной славой, и он выиграл не один поединок. Он мог хорошо оценить противника. Этот неповоротливый здоровяк действительно выглядел сильным, однако на деле представлял собой кусок мяса.